72 года назад...

     10 апреля - День освобождения Одессы от фашистских захватчиков

В августе 1941 года мы уходили из Одессы. Лето стояло дождливое. Короткие и частые дожди перепадали над пустынным уже в те дни, но прекрасным городом. Теплый ветер, дувший с Босфора, мягкий левант мгновенно высушивал мостовые. От дождя оставался только знакомый всем, кто бывал в Одессе, запах нагретого моря и ноздреватого желтого известняка. Из него, как из окаменевшей пены, выстроены одесские дома.

Мы уходили, но твердо знали, что скоро вернемся в этот город — богатый и жизнерадостный, заражавший своими весельем и бодростью всю страну.

За Тилигульским лиманом мы заночевали в степи. Водитель нашей машины не спал. Он сидел на подножке грузовика, курил и смотрел на запад, где в темном небе загорались желтые бесшумные огни.

— Опять налет на Одессу, — сказал водитель. — Там бой, а здесь тихо, только кукуруза шуршит.

Водитель помолчал.

— С ума я сошел, что ли? — спросил он сам себя. — Весь день только одно воображаю: как я вернусь до себя в Одессу, на Ланжерон. Буду идти медленно, каждую калитку потрогаю, каждую акацию поглажу, посмотрю — может, она раненная немецкой ядовитой пулей. Вот так сижу и представляю себе, как малый ребенок. Смешно!

Никто ему не ответил. То, что он говорил, было совсем не смешно.

Я тоже представил себе, как я иду через всю Одессу на Французский бульвар, где в густых садах всегда кричат цикады и ветер шевелит солнечные пятна на дорожках. Иду через весь город, прогретый солнцем, на каждом шагу останавливаюсь, смотрю, вспоминаю — и от воспоминаний и морского сквозняка, дующего вдоль улиц, тяжело бьется сердце.

Вот угол Екатерининской и Дерибасовской. Здесь всегда по вечерам стояли цветочницы. В тазах с холодной водой лежали груды роз, пионов, сирени. На ветвях деревьев, над цветами висели горящие фонари. Рядом сверкало электричество, но старая традиция сохранилась — цветочницы приносили с собой фонари, зажигали их, и мягкий свет смешивался с запахом цветов.

Приморский бульвар. Старые платаны. Порт внизу, под откосами — огромный, дымный. Брекватер, где с утра до заката одесские старики — насмешники и ворчуны — удили на "самодуры" веселую скумбрию.

Воронцовский маяк. Карантинная гавань. Отсюда еще в 1854 году Одесса дала первый отпор врагу. Здесь стояла батарея прапорщика Щеголева, когда к Одессе подошла эскадра Га мелена. Шесть часов батарея отстреливалась от трехсот пятидесяти вражеских орудий. Сначала из четырех своих орудий, потом — из двух и, наконец, из одного. Неприятельская эскадра ушла, озадаченная упорством русских.

Памятник строителю Одессы Ришелье. Одесситы зовут его запросто — дюком. Дюк показывает бронзовой рукой на море, как бы восхищаясь его ширью и голубизной.

Городской театр. Пушкинская улица. В июле 1941 года дом, где жил Пушкин, был разбит бомбой. Остался только небольшой кусок стены с мемориальной доской. Прислонившись к стене, лежала сломанная акация. Листья ее еще не увяли, шумели от ветра и бросали тень на мраморную доску. В этом доме был начат "Евгений Онегин".

Мосты над портовыми спусками. Плоские испанские дома. Грохот знаменитых одесских окованных дорог. Флаг над таможней. Парки, аркады, живописные старофранцузские дома ПалеРояля, фонтаны и — куда ни взглянешь — синяя стена моря.

Одесские базары. На них надо было приходить, чтобы смотреть и слушать. Смотреть на горы мокрых от росы помидоров, баклажанов, перцев, абрикосов, дынь, на глыбы зеленоватой брынзы и плоскую камбалу на обитых жестью прилавках. Слушать брызжущие весельем разговоры продавцов и покупателей.

Одесские базары с их шеренгами толстых рыбачек над корзинами с мелкой рыбешкой — фиринкой. И ласковый крик: "Вот для вашей кошечки, мадам! Вот для кошечки!"

Великолепная лестница к морю. Одесситы говорят, что такой лестницы нет во всем мире. И это не хвастовство, а правда. Историческая "Лондонская" гостиница с ее известными половине России седыми официантами. Прохладные подвалы, где продают зельтерскую воду, разноцветный блеск сиропов в хрустальных графинах. Запах горячих каштанов осенью, а весной — запах темных фиалок.

Эллинг в порту, паровые мельницы и заводы на Пересыпи. Ржавые якоря, запах нефти и рассола, лиманы с целебной грязью, широкие пляжи Лузановки, и надо всем этим — сухой свет южного полудня.

В Одессе шутили всюду — в учреждениях, на улицах, в трамваях, на базарах. Шутили остро, метко. Шутили от избытка жизнерадостности, талантливости, от избытка света и тепла.

Все в Одессе соединялось так счастливо, чтобы создать племя деятельных, талантливых и просвещенных людей. Одесса вырастила и воспитала плеяду писателей, поэтов, художников, политических деятелей, музыкантов, ученых, моряков.

Багрицкий, Вера Инбер, Катаев, Славин, Ильф, Петров, Олеша, Кирсанов — прирожденные одесситы. Количество рассказов и стихов, написанных об Одессе, — неисчислимо. Своеобразный жизненный материал переполняет Одессу. Нужно быть очень ленивым и равнодушным человеком, чтобы этого не заметить. Любой рассказ об Одессе, выхваченный наудачу, доказывает это.

Куприн прожил в Одессе недолго, но этого было достаточно, чтобы написать рассказ о старом одесском еврее, открывшем бином Ньютона и не подозревавшем о существовании Ньютона. Или превосходный рассказ о Сашкемузыканте из "Гамбринуса". А "Белеет парус одинокий" Катаева, где все вплоть до высосанной лимонной корки, выброшенной морем, проникнуто особой прелестью одесской жизни!

И вот этот город, созданный для труда и веселья, нарядный и слегка легкомысленный, как большинство южных городов, осенью 1941 года был поставлен лицом к лицу с врагом. И Одесса не дрогнула. Веселье превратилось в ярость, жизнерадостность — в ненависть к врагу, шутливость — в мужество.

Одесса дралась жестоко, непоколебимо, упорно, не желая отдавать врагу ни одного камня, ни одного клочка своей земли. Вся гордость народа была воплощена в эти дни в защитниках Одессы. В первых рядах, в самых опасных местах, где поднятая пулями белая одесская пыль забивала глаза, рот, уши, были моряки, потомки потемкинцев и очаков цев, дети рабочих с Пересыпи и Молдаванки, сыновья шкиперов с херсонских шхун, сыновья рыбаков с Большого Фонтана, из Дофи новки и Овидиополя — веселое, независимое, отважное племя людей, воспитанных Черным морем.

Одесса нами взята. Еще не рассказана история ее мужества и ее страданий. 

Одесса расцветает из пепла и развалин с непостижимой быстротой. Она снова зашумит над морем гудками пароходов, песнями, смехом, аккордами роялей и густой листвой садов.

Константин Паустовский